Первый раз – не больно - Вячеслав Лим

– Ты мой супершпион! – похвалил ее Слава. – А еще, ты супер-партизан. Не выдала меня фашистам! Знала, что это был я и не предала.

– Ага, знаешь, как было сложно сдержаться и все им не рассказать?

– Знаю, – ответил он, поцеловав ее в розовые, надувшиеся губки, – за это я тебя и люблю.

– Врун! – коротко сказала она и вырвала свою руку из его ладони.

– Врун, – подтвердил Слава, – лживый, но жутко симпатичный!

Маша открыла дверь и, выйдя на тротуар, не дожидаясь Славу, направилась в сторону кинотеатра. Слава задумчиво улыбнулся, вынул ключ из замка зажигания, и покинул автомобиль, хлопнув дверью.

25

Пока Слава приобретал билеты, Маша расположилась на одном из мягких диванов, театрального бара.

– Закажи мне бокал вина, – попросила Маша у присевшего напротив Славы.

– Только вина? Может еще что-нибудь? Ты не голодна? – поинтересовался он.

– Нет. Я поела на работе… Ну, если только какой-нибудь легкий салат… – согласилась она.

– А я, с твоего позволения, что-нибудь поем. Во-первых, у нас еще уйма времени до начала сеанса, а во-вторых, я с утра, кроме кофе, ничего не ел, – усмехнулся он, и подозвал официанта.

– Так, что тебя связывает с Горгоной? Ты давно знаешь Майю? – неожиданно вернувшись к старой теме, спросила Маша, после того, как Слава сделал заказ.

На секунду, Слава представил отрубленную Персеем голову Медузы и усмехнулся. Маша не сдавалась. Она смотрела на него крайне заинтересованно, буквально просверливая его взглядом. Ему не хотелось сейчас обсуждать Майю. Он поискал в уголках своего мозга ответы на эти вопросы и, не найдя ничего подходящего, совершил отчаянную попытку уйти от неприятного разговора, действуя по принципу: «Соврал раз, не отступай. Продолжай в том же духе!»

– Абсолютно ничего. Ну, кроме того, что я тебе уже рассказал. Это была моя первая и последняя с ней, деловая, прошу заметить, встреча… – Слава замолчал, и поднял голову, посмотрев на принесшего заказ официанта.

– Мне так не показалось. Но, раз тебя с ней ничего не связывает… – резко «ослабив поводья», спокойно произнесла Маша, и взяла со стола бокал с янтарным вином, – …значит, и нет повода обсуждать эту стерву.

– Я точно такого же мнения. Вы, женщины, излишне подозрительны. Всюду ищите подвох, которого нет, – продолжал свою мысль Слава, пытаясь покончить с темой, – не хочу больше оправдываться и обсуждать стерв и скользких гадин. В конце концов, я желаю просто насладиться своим свиданием с тобой, моя ненаглядная принцесса.

Она усмехнулась и попробовала вино. В следующий момент, она заговорила так, будто и не было никакой Майи и этих дурацких вопросов. Она смеялась, жестикулировала, обсуждая со Славой какой-то древний фильм и еще целую кучу каких-то фильмов. Знакомых ему и не очень. Он тоже смеялся, изображая, то Мела Гибсона11, то Микки Рурка12, то Шона Пэнна13, воспроизводя цитаты из фильмов, пытаясь рассмешить Машу. Он целовал ее, награждая ее за эрудированность и остроумие. Он, то выходил из-за стола, разыгрывая сценку из «Робота Полицейского»14, то размахивал руками, демонстрируя танец из «Криминального Чтива»15. Они снова смеялись и снова целовались. Но, каждый раз, когда они оба умолкали, перед его глазами, легкой дымкой волнений и необъяснимой тревоги, маячила голова медузы Горгоны.

Наконец, слегка перекусив и хорошенько подурачившись, расплатившись с официантом, они спешно покинули бар. Их сеанс должен был вот-вот начаться.

Трудно сказать, что им понравилось больше – легкая французская комедия на экране или поцелуи на заднем ряду, но один недостаток в просмотренном фильме они, все же, обнаружили. Наверное, на картине сказалась ее излишняя французскость. А может быть даже, ее комедийный жанр. Но, в ней напрочь отсутствовали затемненные сцены. Маша чувствовала себя не совсем комфортно, когда Слава реализовывал свой план проведения досуга. Поэтому, выйдя из кинотеатра, они решили отправиться туда, где им никто не будет мешать – к Маше домой.

Она жила в центре города, буквально в пяти минутах езды от кинотеатра, от которого они сейчас отъезжали, обсуждая просмотренный фильм. Кривляясь и жестикулируя, критикуя провальные и одобряя его удачные сцены, они весело отправились в пункт назначения.

Маша снимала однокомнатную квартиру-студию в мансарде старинного дома, ездила на работу на метро и часто, вечерами, выходила гулять в разбитый неподалеку скверик. В отличие от Славы, живущего в районе зеленых окраин, она обожала это место и этот район города, причисляя себя к детям каменных мостовых. «К поколению эстетствующих урбанистов», как правильно называл их Слава.

Они оставили машину на узкой улочке и, пройдя через арку, вошли в пахнущий древностью подъезд. Правда, древность эта, отчего-то, очень напоминала застарелый запах мочи. «Наверное, древние люди подмешивали ее в цемент. А, как бы иначе, этот легкий, волшебный аромат старины, мог дожить до наших времен?» – думал Слава, заходя в узкий, неосвещенный лифт. «Скорее всего, лифт в этом здании появился намного позже», – размышлял Слава, слушая похрустывания и поскрипывания в шахте, вдыхая чудесные ароматы белых фрезий и женских духов.

Не включая свет, Маша уверенно прошла в комнату и поставила свой букет в пустую вазу, стоявшую на старинном трюмо. В комнате царил полумрак. Только тусклый свет луны и свет городских огней, пробиваясь через два больших незанавешенных окна, находили в себе силы, чтобы сразиться с кромешной темнотой, выжигая на ее паркетном теле два светлых прямоугольника. Маша наклонилась, чтобы понюхать цветы и ощутила Славины руки у себя на талии. Она распрямилась и закрыла глаза. Славины пальцы скользнули вверх по ее рукам, обняли плечи, нежно коснулись шеи и, тишину комнаты, нарушил звук расстегивающейся молнии на ее платье.

– Привет, – едва слышно произнес он, зарывшись лицом в ее волосы, коснувшись теплыми ладонями ее спины.

– Привет, – повернувшись к Славе, ответила Маша, посмотрев ему в глаза.

Он взял ее за руки и поднес ее пальцы к своим губам.

– Я соскучился.

– Я тоже скучала.

– Ты нужна мне.

– И ты мне нужен.

Он выпустил ее руки, и ее бирюзовое платье неслышно упало на пол, превратившись в маленькое голубое озеро, посреди безжизненной пустыни, в центре которого, искрясь и играя в свете луны, бил животворный фонтан, обжигая губы прозрачной, белой пеной Машиной кожи. Словно обессиливший путник, Слава большими глотками жадно хватал живительную влагу, с силой вырывающуюся из-под земли. Он пил и не мог напиться. Ему хотелось выпить ее всю – без остатка, ему захотелось в нее окунуться.

Она стояла неподвижно, не открывая глаз, чувствуя, как сжимаются и чуть ослабевают Славины пальцы на ее плечах, как срываются вниз, к бедрам и дрожат на ее животе. Она ощущала, как жаркие губы, жадно впиваясь в ее кожу, отдают ей какую-то невероятную силу. В каждую ее клеточку, в каждый ее волосок, заставляя все тело испытывать трепет вырастающей внутренней страсти. Она коснулась его головы, врезаясь длинными ногтями в его густые волосы. Волна поднялась, задушила и освободила. Маша тихо произнесла:

– Я хочу тебя…

26

Он просыпался тяжело и неохотно. Потянувшись, Слава всем телом ощутил мягкий шелк уютной постели и жалобные мольбы этого самого тела, не торопиться покидать уютное, теплое гнездышко. Он повернулся на бок и, зарывшись лицом в Машину подушку, открыл глаза. Прохладная ткань наволочки еще хранила аромат женского тела. Еще несколько минут, Слава оставался неподвижным, принимая трудное для себя решение – проснуться окончательно или продолжить просмотр захватывающих сновидений, с погонями на машинах и вертолетах, и маленьком, детском самокатике. Он сел на край кровати, поставив ноги на мягкий прикроватный коврик, взял в руки, лежавший на тумбочке, вырванный из блокнота листок, высвободив его из-под своего телефона.

«Люблю и скучаю. Маша», – гласило ее короткое послание.

Он обменял записку на телефон и, нажав на кнопку включения трубки, широко зевнул. Выключенная еще в кинотеатре, трубка приветственно сыграла несколько нот и, обрадовавшись своей новой жизни, заливисто пропищала. «Шесть непринятых звонков от Бори. Прекрасно!», – произнес Слава, изучив сообщение. Поговорив, таким образом, со своим телефоном, он оставил его на постели и побрел на кухню, чтобы заняться приготовлением кофе.

27

Борис Валерьевич, а коротко, Боря, спал, обнимаемый своей супругой. Женатый уже больше пятнадцати лет на своей Маринке, маленькой, изящной, тридцатипятилетней блондинке, он обожал свою супругу, свою работу, и гордился своими двумя высшими образованиями. Как большинство женатых мужчин, он, конечно же, мечтал о ребенке. В свои сорок два года, он не был похож на обрюзгшего, лысеющего мужичка. Он был энергичным, кучерявым евреем-живчиком, жутким непоседой-авантюристом. Ежечасно, ежеминутно и, даже когда спал, он генерировал бизнес-идеи, строил бизнес-планы, носился с ними, высекая искры-деньги из всего, к чему бы он ни прикасался. Отнюдь, он не был этаким капиталистом, стремящимся завладеть всем золотом мира. Но, как он сам любил говорить, «он добывал стабильность», приближая тот день, когда наступит Эра спокойствия и благоденствия, день, когда на свет появится его наследник. Он обязательно появится. Но не ранее, чем солнце оповестит его о наступлении этой самой, Новой Эры. В общем и целом, по мнению того же Славы, это была какая-то жуткая муть или даже идиотическая глупость, но из-за уважения к другу, Слава старался не вмешиваться. Он прекрасно знал, как ревностно относился к любым своим идеям Борис. Да, и, в конце концов, это были его планы и его чертова еврейская жизнь.